– Больше никто не будет за тобой ходить! Никто!

Ей показалось, слух ее подводит. Клавдий выпустил ее руку и отступил:

– Или ты на моей стороне, или нет, но делать вид, что я имею над тобой власть, – глупость и подлость к тому же. Твой ноут в сейфе, забирай.

Он вложил ключ в ее ладонь и ушел на кухню. Ивга стояла на полутемной лестнице, ошеломленно чувствуя, как вытекает боль – из разбитого лица. Из потаенных закоулков, где боль засела, оказывается, давным-давно.

* * *

Он курил под вытяжкой и смотрел, как дым уносится в отдушину, это было похоже на мировую катастрофу в ускоренном режиме.

Он слышал, как Ивга остановилась в дверях кухни, но не обернулся. Ему нужно было время, чтобы пережить свое решение. Он чувствовал себя ужасно старым; казалось бы, вот ты однажды сделал свой выбор, это было давно. Запаять бы тот выбор в бронзу – но нет, приходится решать заново, подтверждать каждый день…

Ивга подошла и остановилась за спиной. Он чувствовал ее, хотя она не касалась его. Слышал запах. Ощущал тепло кожи. У нее было особое умение стоять рядом, не касаясь. И быть при этом ближе, чем даже в постели.

– Я клянусь жизнью нашего сына, – сказала она шепотом, – что я на твоей стороне.

* * *

Спецприемник для неинициированных ведьм принял новых узниц. Помещение было похоже на дешевую гостиницу под усиленной инквизиторской охраной; Мартин сухо объяснил ведьмам, почему они здесь оказались и что их ждет дальше. Он был готов к истерикам и проклятиям – но ведьмы, накануне запуганные цепями, колодками и инквизиторскими подвалами, вздохнули с облегчением и тут же занялись практическими вопросами:

– А работа за нами сохранится эти две недели?

– А за еду отдельно платить не надо?

Мартин в который раз убедился, что в человеческой психологии понимает все еще очень мало и, возможно, ведьмы из Альтицы и ведьмы из той же Вижны – существа с разных планет.

В тот же день его навестил в офисе комиссар Ларри, сияющий, как люстра.

– Я глубоко уважаю людей, – пафосно говорил комиссар, – готовых признавать свои ошибки. Исправлять. Я всегда говорил: эти ваши тихони, «глухарки», опасны не меньше действующих! С теми все понятно, а эти вроде как невинные, и тут же – бах! Кровь ручьем! Шея набок! Если бы Майю Короб посадили под замок, сколько бы людей сейчас жили, а?

Он заметил реакцию Мартина и сменил тон:

– Прости, я ведь это не в укор говорю. Ты все правильно сейчас сделал, их надо запирать, нельзя не запирать. И, заметь, недовольных будет меньше, ты из их рук козыри все повыбьешь. А недовольные, ты знаешь, это социальная база для всякой дряни типа «Новой Инквизиции»… Молчу, молчу!

Он был неплохой человек, но иногда совершенно невыносимый.

* * *

Могила Майи Короб была покрыта высохшей травой. Стандартная табличка потускнела. Ни портрета, ни единого цветка. Мартин стоял, глядя в пространство, пока не услышал шаги за спиной.

– Простите, – сказал кладбищенский лум, не старый еще человек в темном осеннем плаще, с непокрытой головой, с внимательными ясными глазами. – Если вам не нужно утешение – я уйду.

Осколок древней традиции, утешитель на кладбище – а на самом деле сторож чужого горя. С древности люди знали, что мертвых надлежит отпускать, иначе навь, приняв их облик, явится к живым.

– Я еще не решил, нужно ли мне утешение, – сказал Мартин.

– Я не настаиваю. – Лум виновато улыбнулся. – Просто я никогда не видел, чтобы кто-то приходил к этой могиле… кроме вас. Она была сирота?

Мартин кивнул.

– Вы ее учитель?

– Я ее убийца, – сказал Мартин.

Лум, в своей жизни повидавший много, растерянно отпрянул:

– Значит, вы Мартин Старж…

Мартин опять кивнул:

– Вы думаете, мне не надо сюда приходить?

– Я думаю, – осторожно сказал лум, – что ее убийца – та ведьма, которая ее инициировала.

– Это философия, – отозвался Мартин. – Простите, мне пора. Возможно, я попрошу об утешении в следующий раз.

Он зашагал к выходу. В воротах кладбища, под черной кованой аркой, его догнал порыв ветра – и пробрал до костей.

* * *

В его квартире все напоминало об Эгле: ее тапочки в прихожей. Подушка до сих пор пахла ее духами, на чашке остался еле различимый след помады. Мартин повертел чашку в руках и снова не стал мыть: пусть прикосновение Эгле побудет с ним. До пятницы долгих три дня; непонятно, как он раньше жил без Эгле.

Коротко звякнул дверной звонок. Мартин на секунду подумал, что Эгле услышала его мысли – сорвалась посреди недели и прилетела.

За дверью никого не было. Мартин удивился: в этом доме арендовала квартиры солидная публика, никаких детей, способных на шалости с дверным звонком, он здесь представить не мог. Особенно поздним вечером. Входная дверь в подъезд надежно запиралась.

– Кто там? – спросил он громко.

Сверху, от чердака, потянуло сквозняком. Мартин поднял голову; двумя, а может, тремя этажами выше на лестнице стоял некто, кого Мартин не мог прочитать, определить, – мог только почувствовать на расстоянии.

Ведьма?

– Эгле, ты балуешься, что ли? – спросил он неуверенно. – Спускайся!

Ответа не было. Сквозняк тек по ступенькам, как вода.

Мартин прикрыл дверь квартиры. Сделал шаг вверх по лестнице и остановился, будто ногу приклеили к ступеньке. Нет, он туда не пойдет. Нет, он вернется, запрется, отключит звонок. Ему не часто приходилось испытывать страх, и он поразился, какое же это мерзкое ощущение.

Он вернулся в прихожую и взял из сейфа пистолет. Присоединил магазин. Руки подрагивали. Мартин с удивлением разглядывал дрожащие пальцы; бедные ведьмы. Они это чувствуют всякий раз, когда к ним сворачивает на улице инквизиторский патруль. Человек не должен бы такое чувствовать.

Он запер дверь на ключ. Двинулся вверх по лестнице, держа пистолет в опущенной руке. Существо или явление, которому он не знал названия, поднималось выше, убегало либо заманивало. В доме было девять этажей, выход на чердак заперт. У Мартина ручьем лился пот по спине: теперь расстояние между ними сокращалось. Это была ведьма… но не только. Что-то еще. Он не мог понять.

Инстинкт подсказывал, что дотянуться до нее, проникнуть в сознание, ударить, оглушить – очень плохая идея. Пистолет… был бесполезен, он взял его затем, чтобы справиться со страхом.

Глубоко дыша, неслышно ступая, он поднялся на площадку девятого этажа и посмотрел вверх. На лестнице около чердачной двери стояли ноги в кроссовках. Девичьи. Мартин сделал шаг, еще – и увидел ее лицо.

Школьная форма. Белая блузка. Шейный платок. Бледные щеки, тоскливые испуганные глаза; Майя Короб смотрела на него, прижавшись спиной к запертой чердачной двери.